«Радио. Срочно. Мурманск. АЛ «Россия». Капитану Ламехову. Всему экипажу. Уважаемый Анатолий Алексеевич! От себя лично, от коллектива штаба, моряков-дальневосточников поклон вам, русское спасибо за большую помощь, которую оказал атомоход, его капитан, его экипаж в одну из сложнейших навигаций, какую преподнесла нам природа после пяти необыкновенно легких лет. Начальник штаба морских операций восточного сектора Арктики Жеребятьев».

Владимир Блинов

Выбор «России»

В скупых строках радиограммы, отправленной в далеком 1994-ом, чувствуется тепло искренней человеческой благодарности. А что там произошло, за тысячи миль от Мурманска, в заснеженной, завьюженной Арктике, уже принадлежит истории.

...Мы сидим в уютной капитанской каюте, и Ламехов вспоминает. Открытое, типично русское лицо капитана, что родом с Владимирщины, подвижно. В его улыбке, стремительных, эмоциональных жестах события прошлого оживают, захватывают. А то и дело срывающееся крепкое, соленое словцо в чей-то адрес слух не режет, напротив, понимаешь: иными словами весь этот малорадостный сюжет не передать.

Летняя навигация 1994 года начиналась буднично. В короткое арктическое лето, заполненное работой, время летит незаметно. Вот и август накатил, а штаб морских операций в Дальневосточном секторе Арктики еще не приступил к работе. Запозднились дальневосточники, чего не случалось ранее, месяца на полтора. А когда навигация сбилась с ритма, беды ждать не надо, сама нагрянет.

Так и получилось. Не успел ледокол «Мурманск» заступить на ледовую вахту, как получил пробоину: затопило носовое машинное отделение. «Адмирал Макаров» остался один на один со льдами и беспомощными судами, которые ледовая стихия грозила раздавить, словно бы мстя за непростительную медлительность людей, упустивших лучшее время работы. Выбора у «России» не оставалось, надо было спешить на помощь коллегам-дальневосточникам, отодвинув навигационные заботы собственного района.

12 августа наконец-то заработал штаб морских операций в Певеке, начавший с тревожных запросов мурманчанам о помощи. Ситуация обострялась: ледяные ветры, мороз, каких не было давно, сковали водную ширь, суда стали получать повреждения...

Ламехов спешил на выручку, а у самого на душе было неспокойно. В одном из реакторов ядерное топливо уже было выжжено, а во втором оставались крохи.

Тридцать два года работы в Арктике капитана многому научили и, что не менее важно, обострили чутье. До начала навигации Ламехов затребовал у метеорологов прогноз ледовой обстановки на лето и осень. Знал капитан: на авиаразведку в нынешние сумбурные времена лучше не надеяться. У чиновников один ответ: выкручивайтесь, как можете, вертолеты и самолеты теперь стоят дорого. Конечно, в береговом кабинете так рассуждать легко, а вот во льдах... Тут на одном опыте или энтузиазме не выедешь.

Прогноз ничего хорошего не сулил: восток моря Лаптевых – 98% поверхности покрыто льдом, запад Восточно-Сибирского моря – 98%, Чукотское море – 72%... Прогалин нет. Словно бы сговорились моря Арктики.

Спасибо синоптикам за точность, да только радости от нее мало. Ни трещин, ни разрывов льда. Без разведки экипаж, словно слепой. Увидеть слабину в ледовом массиве с палубы почти невозможно. А ведь недаром у ледокольщиков существует поговорка: самая прямая дорога в Арктике – кривая. Конечно, понимали это и в штабе. Когда совсем стало невмоготу, два-три раза самолет для «России» выделили, не считаясь с затратами. Впрочем, руководствовались в эти критические дни, наверное, и другим: ясно стало – без атомоходов всем кранты...

Что говорить о транспортах, если пришлось окалывать и выводить даже дизель-электрические ледоколы. Тяжеленный лед никого не щадил. На какой-то момент полегчало, но ранние морозы, аж за отметку минус 25 градусов, восстановили ледяной панцирь. Иной раз заезжали в такие горы, что горизонта не видно. Не лед от атомохода, а само судно от громадной льдины отскакивало.

Помощь «Арктики»

Когда все позади, невольно оцениваешь пережитое. Романтика героической работы, которую журналисты любят выискивать в поступках своих героев, сегодня Анатолию Алексеевичу Ламехову не по душе. Ушло то время.

В 1983 году, командуя атомоходом «Арктика» (именовавшимся на тот момент «Леонид Брежнев»), Ламехов с экипажем сумел спасти от угрожавшей зимовки караван из пятидесяти четырех судов. Утонуло лишь одно – «Нина Сагайдак». Тоже приходилось окалывать ледоколы либо рубить для них канал во льдах. Беда грянула как снег на голову...

Какая-то западная радиостанция передала тревожное сообщение: русский флот попал в ледовый плен в Чукотском море, суда зажаты со всех сторон, катастрофа... Что было дальше – предоставим слово самому Ламехову, главному участнику последовавших событий:

– Наша пресса довольно долго молчала, до тех пор, пока уже стало невозможным скрывать разворачивавшуюся трагедию. Мы, моряки «Арктики», тьфу, «Леонида Брежнева», в тот момент (надо же, именно в этом тяжелейшем рейсе, совсем некстати, власти затеяли вокруг нас очередные политические игры с переименованием ледокола «назад», в «Арктику», но это особая история) узнали о происходящем чуть раньше. На борт ледокола (мы стояли в доке) срочно прибыл начальник Главфлота В.С. Збаращенко:

– Анатолий Алексеевич, беда на Дальнем Востоке. Как вы считаете, когда можно ввести ледокол в строй?

А у нас валы вытащены, винты сняты, дейдвудный набор в плохом состоянии. Я отвечаю: «Полмесяца надо». А Збаращенко: «Какое полмесяца, чтобы через неделю вышли».

Неделя заканчивается, звонит министр, спрашивает о делах. Я говорю: «Еще сутки...» «Какие сутки!» – и понес на меня...

Вышли мы в море на одной турбине. Но хорошо, дали в рейс несколько заводчан, и вторую турбину ввели уже в Карском море.

На переходе сначала везло. До Восточно-Сибирских островов обстановка была легчайшая. Впрочем, на чистой воде угодили в ураганище – сутки на малом ходу, держались носом на волну. И только мы сунулись в тяжелый лед, лопасть полетела. Со всех сторон по радио насмешки послышались: пришел «спасатель»...

Представляете, каково было начинать работать во льду после замены лопасти?

Но потом сама суровая реальность все расставила по своим местам: не окажись атомохода «Арктика» на Востоке, кто знает, какие потери пришлось бы подсчитывать в самую тяжелую арктическую навигацию ушедшего ХХ века.

«Мое дело льды ломать»

Ламехову часто поступали лестные предложения, а он любил повторять: «Мое дело льды ломать». Но не тут-то было: раз Герой, значит, и депутатом изберем, рассуждали сообразно логике времени в партийных комитетах. Был случай, удалось с боем отбиться, хотя по судовой радиосвязи помполиты уже передавали в партийный штаб собранные «голоса» в его поддержку для избрания в Верховный Совет СССР. Сам-то претендент в депутаты и в мыслях подобное не вынашивал, привычно ломая льды на трассе Севморпути. В обком КПСС его все-таки избрали, и теперь на стоянках между рейсами капитана приглашали в областной штаб партии знакомиться со святая святых – секретными протоколами… Большей активности от рядового члена обкома не требовалось...

Но политика чуть не испортила биографию Ламехову и его начальнику, ледовому учителю, первому капитану атомохода «Арктика» Юрию Сергеевичу Кучиеву. Ситуация, о которой рассказ, ни славы, ни наград не сулила обоим. На одном высоком совещании, обсуждавшем проект атомоходов второго поколения, они снова поставили вопрос об оснащении еще строившейся «Арктики» системой пневмообмыва, резко улучшающей ледопроходимость судов. Противники идеи исчерпали технические аргументы, и тогда в ход был пущен довод иной. Главный конструктор атомоходов, в очередной раз услышав про пневмообмыв, бросил в лицо Кучиеву:

– Капиталистической пропагандой занимаетесь...

Живописуя накаленную атмосферу совещания, Анатолий Алексеевич рассказал мне, с чего всё начиналось:

– Вели мы караван по Балтике, я тогда был старшим помощником на ледоколе «Мурманск». В торосах застревает то один транспорт, то другой, с великим трудом их окалываем, а ледяные перемычки еле проползаем. Словом, тоска... И тут из финских шхер чужой транспорт выплывает, нас, как стоячих, обходит, только и видали.

В чем дело? Смотрю в бинокль, а у него пенные буруны перед носом – пневмообмыв. Ни хрена себе транспортник, без остановок идет, а ледокол застревает. Мы с Кучиевым за идею эту ухватились, да не тут-то было. Ее уже до нас конструкторы задробили. Оказывается, новый ледокол «Ермак» оснастили пневмообмывом. Но то ли капитан плохой отзыв о нем дал, а скорее – слабенькие насосы поставили, компрессоры выдавали мало воздуха в пространство между бортом и льдами. И получилось: у чужака под бортом вода кипит, а у нашего «Ермака» лишь слюни текут... А ведь принцип пневмообмыва еще адмирал Макаров на первом «Ермаке» в начале века пытался применить. Был у ледокола винт в носовой части, чтобы размывать лед впереди, снимать силу напряжения между ним и корпусом. Тогда не получилось? Так технические возможности были совсем другие. Зато уж нас сама жизнь учила.

И вот теперь, в решающий для судьбы новых атомоходов момент, хорошая идея стала «капиталистической пропагандой». Они с Кучиевым проиграли на том совещании. Нет, за политическими обвинениями репрессий не последовало, слава богу, на календаре уже были 70-е годы. Проиграло ДЕЛО. Но позднее именно делом Ламехов доказал ошибочность принятого решения.

«Арктику» и «Сибирь» построили без эффективных, говоря прямо, революционных систем обеспечения движения во льдах. И чуть не поплатились за поспешность в самый драматичный момент. На излете тяжелейшей навигации 1983 года на востоке, когда «Арктика» выводила последний караван, лед снова стал непреодолимой стеной. И снова, как в 1934 году с «Челюскиным», до открытой воды оставались считанные мили. В море под воздействием свирепого мороза образовались своеобразные ледовые блины необычайной прочности. Ветром их ставило на ребро и плотно прижимало друг к другу. И опять мороз намертво схватывал-цементировал эту массу, образуя своеобразную ледовую кольчугу. Десять миль «Арктика» под командованием Ламехова прошла вперед кормой, до чистой воды. Это была окончательная победа. Не надо льдами, от которых сюрпризов не счесть, – над косностью мысли конструкторов, над бюрократической неприступностью чиновников... Третий атомоход новой серии – «Россию», которую Ламехов тоже строил, как и «Арктику», оснастили установкой пневмообмыва.

Прошли годы, уже давно на пенсии Ламехов, которого сегодня можно назвать «последним из могикан» в когорте капитанов-первопроходцев атомного ледокольного флота России. А атомоход «Россия» по-прежнему уверенно и надежно преодолевает ледовые широты.

Морской флот №1-3 (2011)